Том 12. Пьесы 1908-1915 - Страница 41

Елена. Покажи… сядь…

Мастаков (убеждённо). Саша — злая, сонная дура! Неприятнейшая личность! Ничего не понимает… в ней есть что-то кошачье… Мы разругались.

Медведева (встала, улыбаясь). У меня примочка есть… вот я принесу её.

Елена. Пожалуйста!

Мастаков. Осторожнее, Лена… я не каменный.

Елена. Что ты там делал?

Мастаков. Что? Укладывался… чемоданы и всё… Я же не могу жить там, где со всех сторон мне кричат в уши — ты мой, наш!

Елена (хмуро). Не притворяйся, пожалуйста, я тебе ничего подобного не говорила.

Мастаков. Всё равно! У тебя тоже инстинкты рабовладелицы… (Помолчав.) Я уже всё с моего стола уложил в чемодан… только туда пролился одеколон, и надо было снова всё вынуть. (Насвистывает.) Чернила тоже пролились… на диван. А Саша опрокинула рыжую вазу… она, конечно, обвиняет меня! Я рад, что ваза разбилась, мне не нравятся рыжие вещи… и люди. (Искоса смотрит на жену.) Тебе — ничего, что я уезжаю? Это тебя не беспокоит? (Елена молчит.) Я не могу работать, когда вокруг меня чёрт знает что творится! Все — мрачно улыбаются… Николай убийственно рычит: «Твоя жена — святая!» Это ты — святая… да! Он — филин, этот доктор… и я ведь знаю, что он влюбился в тебя… нечего! Отсюда всё и произошло… (Благородно.) Я вовсе не хочу никому мешать, и ты не услышишь от меня никаких упрёков…

Елена (тихо). Пожалуйста, не выдумывай глупостей!..

Мастаков (не сразу). Вы поругались… ты и она?

Елена. Она уезжает.

Мастаков (живо). Честное слово?

Елена. Да.

Мастаков (облегчённо). Это — хорошо! Это — очень хорошо, Лена, право! Пусть она поедет куда-нибудь… да, да! Она — очень хорошая женщина… и сердце у неё доброе… но — она нестерпимо деспотична!

Елена (тихо, с горечью). Неужели тебе не стыдно так говорить о человеке, которого ты оскорбил… ведь ты обидел её, понятно это тебе?

Мастаков (пристально смотрит на Елену). Её? Ты говоришь — её обидел я? (Помолчав, тепло и просто.) Слушай, Лена… мне очень стыдно перед тобой… я ведь знаю, что виноват! Я не умею себя вести — вот в чём дело… мне некогда думать о тебе да и о себе тоже… У меня в груди — большая дорога, и по ней непрерывно проходят маленькие мыслишки, пёстрые человечки, толкуются, шумят, живут… и я забываю про тебя… Это нехорошо, да… но я, право, не могу иначе, не умею!.. Вот, какое у тебя лицо! Ты, конечно, сердишься… осуждаешь меня и… вообще…

Елена (просто). Разве я жалуюсь? Обвиняю тебя? Я только хотела бы просить — относись осторожнее к людям, чужим тебе… Не помогай несчастным и слабым быть злыми, они не станут ни сильнее, ни счастливее от этого…

Мастаков. Видишь ли… если она уезжает — я останусь лучше, а? Я не хочу встретиться с нею в пути!

Елена (невольно улыбаясь). Разве один путь?

Мастаков (обиженно). Ты хочешь, чтобы я уехал? Вот, Лена, наши желания всегда расходятся — видишь?

Елена (берёт его за руку). Не надо так говорить… это неискренно, и ты — немного паясничаешь… да! Выслушай меня внимательно и поверь, что я никогда более не повторю тебе того, что скажу сейчас! Я не хочу мешать тебе ни в чём, что может увеличить красоту твоей души… Клянусь богом — это правда!

Мастаков (серьёзно). Я — верю! Я верю тебе всегда… Понимаю, что сделал тебе больно, но… это вышло нечаянно — иногда очень трудно понять, где кончается человек и начата женщина!.. Елена — это случилось, и бесполезно об этом говорить — словами не излечишь боль в сердце… я знаю!

Елена (тревожно, горячо). Пойми — я боюсь… я — боюсь, когда к тебе подходит, тебя касается будничное и пошлое…

Мастаков (смеясь, тихонько целует её руки). О, не бойся, я — хитрый! Очень трудно жить не притворяясь… Часто я играю роль блаженного и дурачка, который не понимает своих поступков, — это очень помогает мне отталкивать от себя разные пошлости и мелочи… Иногда я бываю смешон… помимо моей воли — я знаю это! Знаю… И когда замечаю, что смешон, то пользуюсь этим тоже в целях защиты… да, это нехорошо? Может быть… может быть… но — это охраняет от пустяков… (Задумался на секунду.) Жизнь — интереснее, честнее людей… Удивительно прекрасна эта наша человеческая жизнь, и — хорошо быть каплей росы, в которой на рассвете отражён луч солнца! Мне кажется, Лена, друг мой, хороший мой друг, что все люди, все, вокруг нас с тобой, — живут вторые, третьи жизни, они родятся стариками, и жить им — лень! Стариками они родятся, а я — родился впервые, ребёнком, я счастлив тем, что молод… и — безгранично люблю всё это… всё живое! (Медведева с аптечной склянкой в руке вышла на крыльцо, посмотрела на них и, улыбнувшись, бесшумно ушла.) Я рад, что живу, пьян от радости жить, и мне хочется рассказывать всем, впервые рождённым, о счастье моём… ты понимаешь меня, Лена?

Елена. Да.

Мастаков. Не прощай мне, но — забудь… хорошо?

Елена. Да!

Занавес

Дети

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Князь Свирь-Мокшанский — человек неопределённого возраста, лысоватый, хилый.

Бубенгоф — солиден, держится завоевателем.

Мокей Зобнин — лет пятидесяти, вертляв, боек и мечтателен.

Иван Кичкин — стар, тучен и нездоров.

Пётр Типунов — сладкогласен и миролюбив.

Костя Зряхов — юноша пухлый, говорит пренебрежительно, с неожиданными оттяжками.

Евстигнейка — личность растрёпанная, с безумными глазами.

Татьяна Зобнина — дама вдовая, дородная, двигается неохотно.